Два процента от Бога. Роман-сказка - Михаил Лекс

– А почему третьего не дано? – спросил Стефан. – Разве не может человек сам быть хозяином себя? Разве ему обязательно быть у кого-то в рабстве?

– Вот говорил я, что дурак ты, Стефан, – ответил Иван Иваныч, – дурак и есть. Да как ты не понимаешь, что и я, и Фёдор Михайлович, что оба мы есть идеи, порождённые человеком, не ведающим, что человек есть творец, что выше человека нет и не может быть ничего, что любая идея, какая только существует во Вселенной – это всё его и только его заслуга. А почему?

– Почему? – спросил Стефан.

– Потому что напугали мы человека, – ответил Иван Иваныч. – Я со своей стороны напугал, а Фёдор Михайлович – со своей. Смешно, да? Он нас породил, а мы его напугали. Напугали его, что без нас он никуда. Напугали его, что всё в мире происходит только по нашей воле. Выходит, сейчас, что человек хоть и знает, что как дух он бессмертен, но очень этого боится.

– Боится? – переспросил Стефан. – Чего боится?

– Боится своей бессмертности, – ответил Иван Иваныч. – Боится того, что он вечен, – Иван Иваныч снова задумался, вспоминая прошлое. – Я ведь Фёдору Михайловичу говорил тогда, чтобы он уступил. А он, как ребёнок малый, у которого игрушку отняли, упёрся и ни в какую. Нет и всё тут. Тогда ему мысль и пришла создавать свои учения. Тогда и приполз он к нему, к человеку, в первый раз. Бессмертие пообещал. И не обманул ведь, но и правды не сказал. Человек сегодня и без него, и без меня бессмертен. Другое дело, что боится этого, ну да это сути дела-то не меняет. А кроме того, не следует забывать, что человек есть в том числе и тело, а тел с каждым годом всё больше. Он, человек, теперь и думает только о том, как бы родить тело новое, да воспитать. Ещё и орёт, что в том лишь и есть смысл жизни главный. А Фёдор Михайлович и рад. Ему только того и надо было. Рожайте, да через детей своих, да через перевоплощение бессмертие обретайте, да смысл в том ищите свой и своего бытия.

Всё, сволочь, предусмотрел. Знал, что пока я своей цели не добьюсь, не успокоюсь. И время для меня значение не имеет. На том и решил выехать. Собственно, всё, чего он добился, – время оттянул. Но ему это и надо. И тянуть он время готов аж до бесконечности. А орудие его очень даже простое. Он хоть и призывает человека к тому, чтобы тот жизнь свою осмысливал и себя, да цели перед собой ставил, но при этом человека цели его лишает, той самой, истинной цели, с какой я, как идея, сотворённая человеком, и творил самого человека, а не той цели, какую сегодня человек перед собой ставит. Сегодня человек так себя привязал к Земле, что через привязанность ту ничего более и видеть не желает, а если и смотрит на что, или думает, то только через Землю.

Ты посмотри, чем сегодня человек на Земле занят. Много ты найдёшь тех, кто своей истинной цели добивается. Всё больше чужие цели беспокоят человека. Во-первых, свои земные цели, далее – цели родителей его, друзей, родных, знакомых, государства, партии, религии, да всё и не перечислишь. Только своей истинной цели нет у человека. Почему, спросишь, потому, что через свою истинную цель, человек начнёт делать то, что истинно надо ему, то есть самому человеку. Ни мне, ни Фёдору Михайловичу, а самому человеку. И начнёт тогда человек использовать свои собственные возможности и станет тем, кем и должен стать, а именно таким, каким видит сам себя. Но ни мне, ни Фёдору Михайловичу именно этого и не надо. Понимаешь теперь?

– Неужели и тебе, Иван Иваныч, этого не надо? – спросил Стефан.

– И мне этого не надо, – ответил Иван Иваныч. – А зачем мне это, Стефан, сам посуди. Ну будешь жить своими собственными идеями, а не теми, что я тебе навязал, так и я тебе буду не нужен. Понимаешь?

– Теперь да, – тихо произнёс Стефан.

– Ну и славно. Потому как со мной пойдёшь. Будь готов, вскоре отправляемся.

– А зачем идём-то?

– Тут такое дело, Стефан, – несколько смущённо ответил Иван Иваныч, – Фёдор Михайлович решил вроде как самоубийством покончить.

– Самоубийством? – ужаснулся Стефан. – Вот, сволочуга, какая. Ведь если он себя убьёт, так и Вас не станет.

– В том-то всё и дело, – ответил Иван Иваныч. – На кой ляд буду я нужен, как абсолютное благо, если не будет абсолютного зла?

– Это точно, – согласился Стефан, – Вы тогда нам и даром будете не нужны. А он, стало быть, ни себе и ни людям. Так что ли? Дескать, если мне человек не достанется, ту пусть и ни у кого в рабстве он не будет?

– То-то и оно, – грустно вздохнул Иван Иваныч.

– А как же это он собирается самоубийством-то покончить?

– Научить он хочет человека жить по-другому, – ответил Иван Иваныч. – Решил Фёдор Михайлович, что пора человеку самостоятельным стать, хватит, дескать, чужими мыслями довольствоваться. Первое, что он делать будет – С ТЕЛАМИ ПРОЩАТЬСЯ. Вернёт Фёдор Михайлович украденное когда-то тело хозяину. Тем самым он сделает человека хозяином над телом своим. Ты представляешь, что это будет? Это значит, что не тело будет управлять человеком, а человек своим телом. Но победить человеку тело своё, добиться того, чтобы человек стал хозяином над своим телом, для Фёдора Михайловича это ещё не всё, это ещё не значит покончить с собой. Победить тело своё – это, конечно же, значит стать хозяином только над телом и не более того. А вот следующим этапом будет его работа над тем, что души человеческие у меня отвоевать.

– А как он тела-то собирается возвращать? – спросил Стефан.

– Он свою какую-то технологию человеку даёт, как справиться с задачей сей, – ответил Иван Иваныч. – Фёдор Михайлович сейчас свою технологию придумал, которую и пытается применить. Суть его технологии проста: не потерять, но приобрести. Полагает, что человек должен приобрести тело своё, которое сегодня он не имеет, с помощью каких-то упражнений. Точно сказать не могу. За этим и иду на Землю. Но пусть делает то, что полагает нужным, главное, чтобы моих планов это не касалось. А ты мне в этом поможешь. Он, само собой, будет нам мешать, этой своей технологией. Но совсем убрать его я не могу. Надеюсь, что особого ничего сделать он не сможет, окромя того, чтобы не упрятать технологию свою в религию новую, куда прячет он всё, что есть прогрессивного на Земле. Знает, что до тех пор, пока есть монополия на открытие и принадлежит это открытие хоть человеку, хоть группе, то как её не назови группу эту, никакого толка от открытия человеку не будет, разве что кто-то денег кучу получит. Но мы сделаем всё так, что и желания ни у кого не появится. А если и появится, то всё равно ничего не получится. Потому что технологию его мы не…

В этот момент Иван Иваныч наклонился к самому уху Стефана и что-то тому прошептал.

– Понял? – спросил Иван Иваныч.

– Понял, – ответил Стефан.

– Ну и молодец.

4

Фёдор Михайлович сидел у камина и сушил ноги. Он только что вернулся из леса, где собирал грибы. Ему нравилось собирать грибы, хотя есть их не мог, желудок не позволял. Но он угощал ими своих частых гостей. Гостей в его доме было всегда много. Вот и сегодня понаехала куча родственников, друзей его и жены и, бог знает, кто ещё. Собрались по особому случаю. Дело в том, что Фёдор Михайлович сочинил книгу и хотел её представить. Потому и собрал своих близких, друзей и знакомых.

Фёдор Михайлович больше всего обожал праздники. Ему нравилось, когда вокруг весело, когда вокруг все смеются, поют, танцуют. Крайностей с пьяными разборками, битой посудой и окровавленными лицами не жаловал, а потому и старался вести по возможности жизнь порядочную. Пил он только сухое вино, водку или коньяк, иногда самогон, бывало что и спирт водой разбавлял, редко пил пиво. Курил, правда, много. Всё нервы проклятые. Проблемы заедали.

Сын Фёдора Михайловича от первого брака был тяжело болен. С женщиной, с которой жил и которая ждала от него ребёнка, не мог оформить отношения, при том, что свадьбу с ней уже справили, а первая жена до сих пор развод не давала. Денег катастрофически не хватало, а нужно было строить новый дом, участок уже был куплен, на берегу длинной и грязной реки, недалеко от моста.

После того как ушёл от первой жены, а квартиру оставил ей и сыну, переехал к матери в двухкомнатную. Хорошо, что успел купить загородное поместье. Досталось оно ему почти даром. Восемь гектар на берегу озера, с каменным домом, баней и полуразрушенной фермой. Там он и проводил основное время своей жизни, когда не работал. Он возглавлял в городе представительство одной крупной компании, торгующей замороженным мясом, был её генеральным директором. Двести тысяч долларов в год, которые он там получал, не способны были удовлетворять все его потребности. Нужно было как-то крутиться, что-то придумывать, а это и было самое трудное, потому что думать он не пытался, не умел и не хотел этому учиться.

Учиться он не хотел вообще, а не только тому, чтобы учиться мыслить. Он не хотел конкретности, цельности, определённости. Более всего он не хотел честности. Честность он ненавидел, как и людей, которые были сами честны и требовали этого от него. Он мог простить людям всё. Он мог простить предательство по отношению к себе, он мог простить невыполнение обязательств. Возьмите у него денег и не отдайте – он простит Вам долг, а то и забудет про него. Но честности он простить не мог, не потому, что прощать не умел, но в силу того, что сам был нечестным. Однако страстно желал честным казаться.